«Та женщина».

Правление Екатерина Второй. Говоря это, мы имеем в виду блестящий век нашей Родины, «Золотой век русского дворянства». Время подъема культурной, политической  и общественной жизни. Век просвещения.

Ее царственная рука коснулась и преобразовала многие системы и устои Империи. В своих действиях императрица имела логику, рвение, искреннее желание сделать страну лучше.  Она пыталась осуществить одну из самых продуманных и последовательных реформ в истории. Но не стоит забывать и об обратной стороне ее правления. О ее появление на престоле России, заговорах, переворотах, самозванцах, авантюристах, бесчисленных фаворитах и крестьянской войне.

Великие и милостивые решения граничили с гонениями и коварством.

История всегда была безграничным источником для искусства. Так и исторический факт, существования некой самозванки, пробудил фантазии многих писателей, кинематографов и художников.

Несмотря на то, что история Таракановой была тайной, сохранились ее бумаги, воспоминания случайных свидетелей ее жизни, мысли современников. Но за таким количеством времени, правда и ложь перемешались, стали единым целым. И загадка княжны Таракановой навсегда останется загадкой, пробуждающей любопытство и интерес.

Каждый из пытавшихся разобраться в ней, мог только благодаря своим творениям выказывать собственную точку зрения на события 1774-1775 годов, приводя в доказательство отрывки из документом или обрывки памяти современников.

Осень 1742 год Россия.

Маленький подмосковный храм Знамения в селе Перово. Уже немолодая пара прошла обряд венчания при свидетелях, получила документы. «Молодые» были счастливы и влюблены друг в друга. Но…брак был тайный, невеста – дочь Петра Великого, Императрица Елизавета Первая; жених – граф Алексей Григорьевич Разумовский, некогда певчий Алексей Розум.

Но, не меняя имен героев, можно изменить место действия.

Московские старожилы указывают на необычную корону, увенчивающую крест над церковью Воскресения в Барашах, и утверждают, что здесь венчалась императрица Елизавета, и в память об этом событии на кресте был установлен брачный венец. А тайная свадьба Елизаветы с Разумовским якобы происходила неподалеку, в доме, построенном Растрелли. Здесь Разумовский жил какое-то время со своей царственной невестой.

Спустя несколько дней после венчания императрица пожаловала Разумовского званием генерал-фельдмаршала и переехала с ним в Санкт-Петербург, где муж императрицы поселился в специально построенном для него дворце, известного под именем Аничкова.

***

Брак «имел место быть», но были ли дети?

За давностью лет истина затерялась, но говорят, что у Елизаветы от Разумовского родились сын и дочь.

Сын толи жил в монастыре, толи сделал карьеру в Москве – доподлинно неизвестно.

А вот дочь оставила яркий след в истории. Хочется верить, что она действительно была, и лишь невольно стала объектом интриг и грозившего переворота.

В народе ее прозвали «княжна Тараканова». Откуда появилось прозвище неизвестно. По одной из версий оно пошло от родины Разумовского – слободы Таракановки, которой на карте страны никогда не было. По другой, это преобразованная фамилия сестры графа Веры Дараган, которая получила фамилию от мужа.

1772 год Париж.

Летняя резиденция французских королей – Версальский дворец. Бьют фонтаны. Свет от канделябров так ярок, что никто не замечает ночь за окном.

Бал. По зале вальсируют пары в окружении яркой толпы, одетой в самые дорогие ткани, ведущие самые светские разговоры, мечтающие о славе.  

Среди толпы выделяется молодая женщина в голубом платье и прической с красными перьями. Это  Али Эмете – принцесса Володимирская.  Герцог Лозен представил ей маркиза де Марина, который позже станет ее верным рабом, который откажется от связей и положения, как и многие.  

Не один де Марин был пленен красотою и обаянием принцессы,  граф Рошфор-де-Валкур – гофмаршал владетельного князя Лимбурга сделал принцессе предложение, которое было одобрено. Свадьба была отложена до получения женихом согласия от его государя, но Алин вступила с ним в супружеские отношения.

Без ума от принцессы был и Огинский. Сохранились его письма к ней, преисполненные заботой, нежностью и любовью.

Внимание света Алин привлекла к себе легко, вошла в самые высшие круги знатного общества и жила на широкую ногу, на средства кредиторов, получаемые на ее имя или на имена ее любовников.

 В начале 1773 года средства наследницы русского княжества истощились, а ее содержателям вновь начали грозить кредиторы.

Вантурс, а точнее Эмбс попал в тюрьму за долги, Шенку грозило тоже, Огинсий, зависящий от своего официального положения не мог помочь. Де-Марин поручился за Эмбса, и того выпустили из тюрьмы. 

Принцесса направилось в деревню недалеко от Парижа вместе с ним, его спасителем и бароном Шенком. Но кредиторы не успокаивались и, им пришлось бежать дальше, так они оказались во Франкфурте-на-Майне.

1773 год. Франкфурт.

Жила компания на целом этаже смой дорогой гостинице Франкфурта.

Рошфор уехал к своему господину сообщить о готовящемся событии.

Живя, впрочем, как и всегда, на широкую ногу, не имея при этом не гроша, компания чувствовала себя хорошо. Но кредиторы не дремали, хозяин гостиницы грозился их выгнать.

Приехавший вместе с де Рошфором «князь Священной римской империи, владелец Лимбурга и Штирума, совладелец графства Оберштейн, князь Фризии и Вагрии, наследник графства Пинненберг и так далее» - князь Филипп Фердинанд Лимбург, очарованный принцессой,  заплатил по счетам и увез принцессу в свой замок в Нейсесе.

1774 год Нейсес, Оберштейн.

Вскоре в замке появилась новая пара. Принцесса и князь. Здесь она начала называть себя султаншей. Прежних фаворитов она отослала посланцами в разные страны, а Шенк попал в тюрьму. Рошфор, который напоминал Алин о  ее обещании выйти за него, отправился туда же.

Ему было уже 45, а ей не более 25-28. Боясь, что она его покинет, Лимбург сделал принцессе предложение, на которое она, конечно же, согласилась.

Но…было препятствие он владетельный князь, а она безземельная принцесса. Повинуясь ее просьбам – приказам, князь на свои деньги выкупил замок Оберштейн и объявил, что деньги на него дала Алин. После чего было объявлено об их помолвки.

 Князь, несмотря на безумную влюбленность начинает выяснять подробности жизни невесты. Делал он это по совету своего Ментора – барона фон-Горнштейна.

Алин оскорблина этим и отсылает жениха в Нейсес.

 Барону Горнштейну, который, кстати, так же был ее пленен, она пишет: «Вы говорите, что меня принимают за государыню Азова, а я только владычица. Императрица там государыня. Через несколько недель вы прочитаете в газетах, что я единственная наследница дома Владимирского  и в настоящее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру в 1749 и, находясь под ним 20 лет, освобождены в 1769 году.  Я родилась за 4 года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16 ноября 1768 года».

Письмо написано грамотно и ловко – без имен дяди, отца, матери, а вот дата рождения Алин соответствует дате рождения княжны Таракановой, которое начертано на ее смертном камне. Адресат поверил.

Весть о скорой свадьбе Алин и князя стала защитой для принцессы, которую в Париже хотели судить за долги.

После изгнания князя из Оберштейна ему начали приходить сведения о «мосбахском незнакомце», который посещал принцессу ночью.  Как позже выяснилось, это был Огинский, переписку с которым Алин вела на протяжении долгого времени.

Огинский смог организовать встречу с «пане коханку» - Карлом Радзивилом, который  принес весть о том, что время «Елизаветы Второй» пришло.

Столь высокое имя доказывали бумаги: духовные завещания Елизаветы Петровны, Екатерина Первой  и Петра Великого, документы о браке Елизаветы и Разумовского, а так же поддержка польской шляхты. Документы эти были привезены и хранились у Михаила Доманского – польского шляхтича, который управлял Радзивилом.

После его появления все изменилось. Лимбург допускался до принцессы все реже и всегда чувствовал присутствие молодого шляхтича. Алин начала переписку со всей Европой. Появлялись проекты ее писем  турецкому султану, шведскому королю, гетману Огинскому. Написаны они были весьма осторожно, но дерзко и очень грамматно.

Несамненно, Доманский имел отношение к их написанию.  Собиралась экспедиция в Турцию. Огинский от нее отказался, делая вид, что не понял, обещая сохранить тайну и заверяя в глубоких чувствах. Лимбурга принцесса уверяла, что Франция ее поддерживает.

Князь Римской империи провожал свое невесту в Венецию.

1774 год Венеция.

Принцесса прибыла в Венецию, где ее уже ждал Карл Радзивил.

 Особых денежных средств он не имел, а жил за счет продажи накопленного добра, деньги «персидского дяди» тоже куда – то пропали, Лимбуг был вынужден помогать последними деньгами, ведь предприятие его возлюбленной требовало немалых вложений.

 Здесь Алин жила под именем графини Пиннеберг, которой толпа оказывала уважение и почет, речи которой приветствовались радостными возгласами и одобрением.

16 мая графиня и «пани коханку» впервые отплыли в Константинополь, но были вынуждены вернуться, что объяснялось сильным ветром.

Вторая попытка доплыть до Турции так же закончилась провалам, корабль пришвартовался в Рагузе, что опять же капитан объяснил ветром. Но истиной причиной стал подписанной Турцией мирный договор с Россией, Радзивил просто струсил плыть в Константинополь. Франция так же отвернулась от польской затеи, после этого мирного соглашения. Принцесса теряла сторонников.

***

До этого доподлинно об этой женщине ничего неизвестно, но приблизительно в 1769/1770 она проживала в Берлине под именем девицы Франк. О ее действиях ничего неизвестно, но после некой неприятной истории она, сменив имя, бежала в Гент.

1770 год. Гент.

Девица Шель жила на средства, присылаемые от персидского дяди, а точнее сказать от польских или иезуитских заговорщиков. На роскошную жизнь денег этих не хватало. Но ей удачно подвернулся сын голландского купца – Вантурс. Он, влюбленный  в нее до беспамятства, ослепленный ее взаимностью, брал кредиты в торговых домах, обеспечивая возлюбленную деньгами, которые она без устали тратила. Вскоре кредиторы подали  векселя на Вантурса и, тот бежал с возлюбленной в Лондон, бросив жену и кредиторов.  

1771-1772 года. Лондон.

Через малое время после бегства девицы Шель из Гента, Лондон увидел  госпожу Тремуйль с ее спутником.  

Они жили роскошно за счет кредиторов, которые не догадывались, что спонсируют беглецов. Вскоре до них донесся слух о бегстве Вантурса и, тот вновь оказался под угрозой.  

Весною 1772 года он спасся и от этих кредиторов бегством в Париж под именем борона Эмбса.

Госпожа Тремуйль неудобства испытывала недолго. Найдя нового любовника – барона Шенка. На деньги, добытые им, она еще 3 месяца жила в столице Англии, ни в чем себе не отказывая. Но и ему стали грозить кредиторы, поэтому они заблаговременно бежали в Париж.

***

Именно таков путь ее в Париж, где она, встретившись с посланцем польского короля при Людовике XV, сменила имя на принцессу Владимирскую.

За дочь императрицы Российской она себя еще не выдавала  Чаще всего ее называли Алиною или Али-Эмете. Знавшие ее были уверены, что родом она из России, воспитывалась богатейшим в Персии дядюшкой, от которого должна получить наследство, а прибыла в Париж дабы отыскать свое наследство княжеское. Французы, ничего не знавшие о России, а тем более о ее князьях и землях, не могли не поверить очаровательной принцессе, имеющей поддержку Огинского и знаменитой в их кругах княгини Сангушко.

Июль 1774  года Рагуза.

Из-за непогоды в порт Рагузы зашел корабль, следовавший в Константинополь. Главными пассажирами на корабле был  пан Радзивил и его спутница – единственная наследница русского престола.  

Рагузкая республика не жаловала Екатерину Великую, поэтому принцесса была встречена народом с радостью и надеждой. Гостьям Рагузы был уступлен  дом французского консула при республике. Дом этот стал своеобразной штаб квартирой поляков, которые каждый день обедали у «великой княжны всероссийской». По счетам платил Радзивил. Гофмаршала Лимбурга она отослала, на письма его не отвечала.

Именно здесь  созрел окончательный план действий, навеянный, без сомнения, поляками.  Принцесса Елизавета решила всенародно объявить свои права и захватить русский флот, находящийся в Ливорно.

С первых же дней пребывания в Рагузе, графиня Пиннеберг, описывала свое  тяжелое детство и скитания польским и французским гостям ее дома: "Я дочь императрицы Елизаветы Петровны от брака ее с казацким гетманом, князем Разумовским. Я родилась в 1753 году и до девятилетнего возраста жила при матери. Когда она скончалась, правление Русскою империей принял племянник ее, принц Голштейн-Готторпский, и, согласно завещанию моей матери, был провозглашен императором под именем Петра III. Я должна была лишь по достижении совершеннолетия вступить на престол и надеть русскую корону, которой не надел Петр, не имея на то права. Но через полгода по смерти моей матери жена императора Екатерина низложила своего мужа, объявила себя императрицей и короновалась в Москве мне принадлежащею, древнею короной царей московских и всея России. Лишенный власти, император Петр, мой опекун, умер. Меня, девятилетнего ребенка, сослали в Сибирь. Там я пробыла год. Один священник сжалился над моею судьбой и освободил меня из заточения. Он вывез меня из Сибири в главный город донских казаков. Друзья отца моего укрыли меня в его доме, но обо мне узнали, и я была отравлена. Принятыми своевременно медицинскими средствами была я однако возвращена к жизни. Чтоб избавить меня от новых опасностей, отец мой, князь Разумовский, отправил меня к своему родственнику, шаху персидскому.  Шах осыпал меня благодеяниями, пригласил из Европы учителей разных наук и искусств и дал мне, сколько было возможно, хорошее воспитание. В это же время научилась я разным языкам, как европейским, так и восточным. До семнадцатилетнего возраста (1760 г.) не знала я тайны моего рождения; когда же достигла этого возраста, персидский шах открыл ее мне и предложил свою руку. Как ни блистательно было предложение, сделанное мне богатейшим и могущественнейшим государем Азии, но как я должна бы была, в случае согласия, отречься от Христа и православной веры, к которой принадлежу с рождения, то и отказалась от сделанной мне чести. Шах, наделив меня богатствами, отправил меня в Европу, в сопровождении знаменитого своею ученостью и мудростью Гали. Я переоделась в мужское платье, объездила все наши (живущие в России) народы христианские и нехристианские, проехала через всю Россию, была в Петербурге и познакомилась там с некоторыми знатными людьми, бывшими друзьями покойного отца моего. Отсюда отправилась я в Берлин, сохраняя самое строгое инкогнито, здесь была принята королем Фридрихом II и начала называться принцессой. Тут умер Гали, я отправилась в Лондон, оттуда в Париж, наконец, в Германию, где приобрела покупкой у князя Лимбурга графство Оберштейн. Здесь я решилась ехать в Константинополь, чтоб искать покровительства и помощи султана. Приверженцы мои одобрили такое намерение, и я отправилась в Венецию, чтобы вместе с князем Радзивилом ехать в столицу султана".

Однако верить этому расскажу невозможно, ведь Елизавета Петровна никогда не вступала в брак с казацким гетманом, коим являлся брат Григория Разумовского.

Те, кто окружал самозванку, очарованные французы и поляки, верили и были готовы поддержать, мечтая о вознаграждении от новой императрицы.

Она уверяла, что в России существует многочисленная и сильная партия поддерживающая ее. Говорилось об восставших под предводительством Пугачева, брата ее, людях. Целью выступлений народных масс принцесса называла свершение Екатерины и передача самодержавной власти ей.

История эта приняла большую гласность, распространившуюся на Европу, в Рагузе же народные массы прибывали в таком возбуждении, что Рагузкий сенат, боясь Екатерины, был вынужден сообщить графу Панину, который заведовал иностранными делами, о самозванке. Но…Екатерина решила не обращать официального внимания на «побродяшку», а схватить ее тайно. Для выполнения этого крайне щекотливого задания она выбрала опального графа Алексея Орлова.  Ему было послано письмо с указаниями.

С Радзивлом произошел разрыв, он, узнав о мирных переговорах России со многими странами, на поддержку которых надеялся, решил отступить от плана. Принцесса писала письма в газету для объявления своих прав, султану и многим другим влиятельным лицам, но письма эти исчезали в камине «пане коханку».

***

Орлов получил письмо от принцессы, в котором она писала: «Милостивый государь граф Алексей Григорьевич! Принцесса Елизавета Вторая Всероссийская желает знать, чью сторону  примете вы при настоящих обстоятельствах. Духовное завещание матери моей, блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, составленное в пользу дочери  ее, цело и находится в надежных руках... Я не могла доселе обнародовать свой манифест, потому что находилась в Сибири, где была отравлена ядом. Теперь, когда русский народ готов поддержать законные права наследницы престола, я признала благовременным торжественно объявить, что нам принадлежат все права на похищенный у нас престол. И в непродолжительном  времени мы обнародуем духовное завещание блаженной памяти матери нашей  императрицы Елизаветы… Долг, честь и ваша слава - все обязывает стать в ряды наших приверженцев. При сем нужным считаю присовокупить, что все попытки против нас безуспешны, ибо мы безопасны и находимся на турецкой Его величества эскадре султана, союзника нашего. Время действовать, иначе русский народ погибнет. При виде бедствий народа сострадательное сердце наше…

Елизавета Вторая Всероссийская».

К письму прилагалось завещание и «манифест к русскому флоту Елизаветы Второй Всероссийской».

Первое, что подумал Орлов, что письмо это – провокация врагов его из Петербурга, но, узнав, поболи о женщине этой,  писал императрице: «Всемилостивейшая государыня! Два наимилосгивейших Ваших писания имел счастие получить. С благополучным миром с турками Ваше императорское величество, мать всей России, имею счастье поздравить. Угодно Вашему величеству узнать, как откликнулись министры чужестранные на весть о мире…» дальше следовала цитата из письма императрицы с предпочитаемыми ее откликами. « «На днях, матушка, получил я письмо от неизвестного лица, о чем хочу тебе незамедлительно донести. Сие письмо прилагаю, из коего все ясно видно. Почитай письмо внимательно, матушка, помнится, что и от Пугачева воровские письма очень сходствовали сему письму. Я не знаю, есть ли такая женщина или нет. Но буде есть, я б навязал ей камень на шею, да и в воду... Я ж на оное письмо ничего не ответил, но вот мое мнение если вправду окажется, что есть такая суматошная, постараюсь заманить ее на корабли и потом отошлю прямо в Кронштадт. Повергаю себя к священным стопам Вашим и пребуду навсегда с искренней моей рабской преданностью».

План же императрице о «суматошной» был таков: « Не входя в сношение с сей женщиной, немедля потребовать у сената ее выдачи. И если на то не последует согласия, бомбардировать город. И,  захватив известную женщину, посадить ее на корабль  и отправить в Кронштат».

Но…план этот Орлову пришелся не по душе. Из письма графа Алексея Орлова императрице Екатерине 1774 года, декабря 23 дня, из Пизы: «...И стану стараться со всевозможным попечением волю Вашего императорского величества исполнять. И все силы употреблю, чтобы оную женщину самому достать обманом, буде в Рагузе она находится. И коли первое не удастся, тогда употреблю силу, как Ваше императорское величество изволили мне предписать...для чего от меня послан был в Рагузу человек для разведывания об оной женщине, и тому уж более двух месяцев никакого известия об нем не имею. И я сумневаюсь: либо умер он или где-нибудь задержан и не может о себе известия дать. А человек был надежный и доказан был многими опытами в своей верности. А если слабое мое здоровье дозволит мне на кораблях уехать, то я не упущу – и сам в Рагузу отправлюсь, чтобы таковую злодейку всячески достать...Свойства же оной женщины описываю: что очень она заносчивого и вздорного нрава и во все дела с превеликою охотою мешается. И всех собой хочет устращать, объявляя при том, что со всеми европейскими державами в переписке. Повергая себя к священным стопам Вашим, со всеглубочайшею моею рабской преданностью Вашего императорского величества всеподданнейший раб граф Алексей Орлов».

5 января  1774 года  Орлов писал императрице второе письмо. «Всемилостивейшая государыня. По запечатании всех моих донесений Вашему императорскому величеству получил я внезапно известие от посланного мною для разведывания офицера, что известная женщина больше не находится в Рагузе. И многие обстоятельства уверили посланца моего, что оная вернулась в Венецию с князем Радзивиллом, и он, ни много не мешкая, поехал за ними вслед, но по приезде в Венецию нашел только одного Радзивилла, а она туда не приезжала О Радзивилле, кстати, новое говорят. Будто он хочет возвращаться в свое отечество и замириться с польским королем. А об известной женщине офицер разведал, что поехала она в Неаполь. А на другой день я получил из Неаполя письмо от аглицкого министра Гамильтона, что оная женщина в Риме, где себя принцессою называет. Оное письмо в оригинале на рассмотрение Вашего императорского величества посылаю. А от меня нарочный послан в Рим – штата моего генеральс-адъютант Христенек, чтобы стараться познакомиться с нею и чтоб он ей обещал притом, что она во всем положиться на меня может. И буде уговорить ее приехать сюда ко мне. Министру аглицкому Гамильтону и посланнику в Ливорно кавалеру Дику приказал писать к верным людям, которых они в Риме множество знают, чтоб те люди советовали известной женщине приехать ко мне сюда, что-де она от меня всякой помощи может надеяться...»

Рим.

Сюда она прибыла без поддержки конфедерации, которая отступилась от затеи.

Но бедная женщина, прожившая всю жизнь во лжи, сама начала верить в свое царское происхождение, и ее было не остановить.

В Риме жила принцесса на Марсовом поле, сохраняя наигранную таинственность, умело привлекала к себе людское внимание. Скрывалась она под именем польской графини Зелинской.

Она вела переговоры с Ватиканом, в котором проходили выборы нового папы. По слухам, им должен был стать кардинал – протектор Польского королевства Джиованни Альбани, с которым она тесно общалась. Ему было 54, и она надеялась очаровать его. В то же время она состояла в связи  с Доманским. И состояла  в переписки с Лимбургом.

Найм дома, слуг, катер, вечные обеды и пиры, как всегда, вогнала принцессу в огромные долги.  Альбани был ее последней надеждой.

Благодаря русским агентам, римские кредиторы знали о способности этой обворожительной женщины скрываться от долгов бегством. Возле ее дома кружил служащий банка.

В окружении принцессы появились представители ордена иезуитов, которые надеялись на протекцию нового папы.

Она ловко обращалась с фактами и обстоятельствами, направляя их себе в пользу, ориентировалась на ходу и быстро лавировала между неловкими высказываниями.

Она могла убедить секретаря кардинала в том, что всюду у нее есть союзники, пообещала окотоличить Россию, но денег так и не получила, что очень ее разозлило.

Кредиторы, по совету английского посла, состоявшего в сговоре с русским агентом (Рибасом) совершили нападение на карету принцессы. Возле лошадей развернулось  небольшое сражение, участие в котором принял еще один русский служащий – официальный посланник Орлова – Иван Христенек.

Это было самое подходящее время для его появление, у принцессы не было иного выбора, как отправиться к графу Орлову за помощью. Сначала самозванка боялась, отказывалась от денег, но действия римских банкиров, арестовавших поляков, отсутствие средств, заставили ее последовать к графу в Пизу.

Покидая Рим, принцесса раздала щедрую милостыню деньгами графа Орлова, прося нищих молиться за нее.

Пиза.

Граф снял для самозванки шикарный дворец.

Прибыла сюда принцесса с двумя поляками, камер-фрау и имея шестьдесят слуг.

Орлов встречал самозванку в пародном белом камзоле, с голубой Андреевской лентой и в белом парике. Стоял он в конце анфилады роскошных комнат дворца на фоне картины Чесменского боя. Статный, красивый, внушительный богатырь.

«Не знаю, кто ты, - шептал Орлов по–русски, - но любя ты мне». Это произошло вечером первого дня, когда они сидели перед камином.

Орлов был влюблен или умело претворялся? Этого сказать невозможно, но остались свидетельства, что смотрел он на самозванку как на возлюбленную. Они вместе посещали театр, катались в карете в сопровождении с музыкантами по  Пизе.

Орлов все – время спрашивал «Кто ты?». Она отвечала всегда одно, что дочь императрицы и называла имена приближенных матери и людей, вывезших родственников Разумовского и дочь его, а потом клялась ему в любви, а он ей, обещая помочь и идти с ней до самого конца.

Но что бы там не хотелось сделать Орлову, он давно стал холопом Екатерины, и поэтому конец этой истории был ясен в начале.

Обманом вывезши в Ливорно самозванку, под предлогом разрешения бунта в городе с участием его моряком и обещанием скорого восстания после свадьбы, он вез ее на верную погибель.

Февраль 1774 года Ливорно.

Самозванка была схвачена. На корабле. Одинокая и всеми преданная. Даже ее верные поляки смотрели на нее с иронией и презрением во время ареста. Все ее вещи был описаны и проверены, баул, который сопровождал ее долгое время, тщательно изучен и отправлен императрице.

Она, не доверявшая долгое время никому, поверила Орлову, который ловко управлялся с ее чувствами усталой, запутавшейся женщины, идущей к далекой цели.

До ареста, во время шикарного обеда в доме английского консула Дика, она слышала, как корабельные пушки палили в ее честь. Надеясь на брак и скорое восстание моряков против Екатерины, она была схвачена. Уже никто не мог ей помочь. Попытка выкрасть ее с корабля потерпела крах.

Слуги распущены, камер-фрау находится в заточении вместе с ней. Доманский и другие ее приспешники плывут на разных с нею кораблях в Петербург, но, к их сожалению, не приветствующий новую императрицу Елизавету. Орлов отправляется в Россию, в связи с волнениями народа в Италии. Пуст дворец в Пизе – свидетель несчастной любви или продуманной игры.

Начало 1775 года. Пиза.

Совершив долг перед матушкой императрицей, Орлов писал ей: «Угодно было Вашему императорскому величеству повелеть доставить называемую принцессу Елизавету. И я со всею моею рабской должностью, чтоб повеление исполнить, употребил все возможные мои силы и старания. И счастливым теперь сделался, что мог я оную злодейку захватить со всею ее свитою... И теперь они все содержатся под арестом и рассажены на разных кораблях. Захвачена она сама, камердинерша ее, два дворянина польские и слуги, имена которых осмеливаюсь здесь приложить. А для оного дела употреблен был штата моего генеральс-адъютант Иван Христенек, которого с оным донесением посылаю и осмелюсь его рекомендовать яко верного раба и уверить, что поступал он со всевозможной точностью по моим повелениям и умел весьма удачно свою роль сыграть. Признаюсь, Всемилостливейшая государыня, что теперь я, находясь вне отечества, в здешних местах сильно опасаться должен, чтоб не быть от сообщников сей злодейки застреляну иль окормлену ядом... И посему прошу не пречесть мне в вину, если я по обстоятельству сему принужден буду для спасения моей жизни, команду оставя, уехать в Россию и упасть к священным стопам Вашего императорского величества.

Я сам привез ее на корабли на своей шлюпке вместе с ее кавалерами. В услужении у нее оставлена одна девка, камер-фрау. Все же письма и бумаги, которые у нее захвачены, на рассмотрение Вашего величества посылаю с надписанием номеров. Женщина она росту небольшого, тела очень сухого. Глаза имеет большие, открытые, косы, брови темно-русые. Говорит хорошо по-французски, немецки, немного по-итальянски, хорошо разумеет по-аглицки и говорит, что арабским и персидским языками владеет. От нее самой слышал, что воспитана в Персии, а из России увезена в детстве. В одно время была окормлена ядом, но ей помощь сделали. Когда из Персии в Европу ехала – была в Петербурге, в Кенигсберге, Риге, а в Потсдаме говорила с королем прусским, сказавшись ему, кто она такова. Знакома очень со многими князьями имперскими, особливо с князем лимбургским. Венский двор в союзниках имеет и всей Конфедерации польской хорошо известна. Сама открылась мне, что намерена была ехать прямо к султану отсель. Собственного ж моего заключения об ней донести никак не могу, потому что не смог узнать в точности, кто же она в действительности. Свойства она имеет довольно отважные и своею смелостью много хвалится, этим-то самым мне и удалось завести ее, куда желал. Она ж ко мне казалась благосклонною, для чего и я старался казаться перед нею весьма страстен. Наконец уверил я ее, что с охотою женился б на ней, чему она, обольстясь, поверила. Признаюсь, что оное исполнил бы, чтоб только достичь того, чтоб волю Вашего величества исполнить. Я почитаю за обязанность все Вам донести, как перед Богом. И мыслей моих не таить... А она уж из Пизы расписала во многие места страны о моей к ней преданности. И я принужден был ее подарить своим портретом, каковой она при себе и имеет, и если захотят в России ко мне не доброхотствовать, то могут придраться к сему, коли захотят. При сем прилагаю полученное мною от нее письмо уже из-под аресту, а она и по се время верит, что не я ее арестовывал. Тож у нее есть письмо моей руки на немецком языке, только без подписывания моего имени: что-де постараюсь уйти из-под караула и спасти ее... Прошу не взыскать, что я вчерне мое донесение к Вашему императорскому величеству посылаю. Ибо опасаюсь, чтобы враги не проведали и не захватили курьера моего с бумагами. Посему двух курьеров посылаю. И обоим письма черновые к Вашему величеству вручу...»

После ареста самозванки граф во дворце буйствовал.

Российская Империя.

В половине мая в Кронштат прибыл корабль капитана Грейга, на котором была доставлена самозванка.

Екатерина послала генерал-губернатору князю Голицыну баул с документами и письма «бестии» для проведения расследования.

25 мая пленница была доставлена в Петропавловскую крепость.

На всех допросах, разговорах и даже исповедуясь перед смертью пленница твердила лишь одно – она наследница русского престола. А что еще она могла сказать? Поляки  с детства в ней воспитывали веру в эту сказку, готовя очередной бунт против России.

Она плакала,  сомневалась в собственных словах, но затем память подавала ей обрывки каких – то воспоминаний, и она вновь безответно верила, что она внучка Петра.  О ходе допросов князь Голицын все время сообщал императрице.

Письма свои  Екатерине, в которых она уже не претендовала на трон, она все равно подписывала «Елизавета вторая», что так злило Екатерину (которая всегда испытывала страх, ведь на трон прав у нее было столько же, сколько и у самозванки).

После нескольких недель заточения, за допросы, которые не устраивали тюремщиков, женщина, всегда жившая в роскоши, была лишена книг, гардероба и прочих маленьких радостей жизни. Периодически в ее камеру назначался  караул, который следил за ее каждым движением.

В сыром, темной и пыльном помещении у арестантки обострилась чахотка, также выяснилось, что она беременна.

Екатерина не лишенная сочувствия, узнав, как Орлов устранил угрозу решила, что он «пересолил», и женить его на его жертве. Но еще более важное, он должен был узнать, кто она и что скрывает. Екатерине до того хотелось узнать это, что она не брезговала никакими методами.

Орлов приехал к ней. Говорил, что любит, что добьется ее освобождения, если она откроет тайну. Но она знала, что он раб своей императрицы. Тайна у нее была, но открыть ее она собиралась лишь императрице при личной встрече, на которую та н… Продолжение »